Происшествие

Пятый месяц в городе N. сидели без денег. Пятый месяц городской мэр Перепехин прямо с утра садился за телефон и принимался нетерпеливо накручивать заветный номер. И пятый месяц же на просительное: «Да когда у нас деньги-то появятся?» — бесстрастный телефон отвечал: «Ждите… ждите… ждите…».

Дело дошло до того, что однажды на мэра чуть было не совершили покушение. Подъезжая утром к администрации, Перепехин случайно заметил подозрительное лицо с отбойным молотком на плече, и тотчас же догадался, что молоток — это неспроста.

«Полный вперед!» — крикнул Перепехин водителю, и машина промчалась мимо мэрии. А подозрительного вскоре доставили куда надо, где он и «раскололся». В смысле, признался, что спер отбойный молоток на ближайшей стройке и нес его на базар, поскольку не держал живых денег в руках аж с девяносто восьмого года.

После этого случая Перепехин весь день ходил мрачный, с чиновниками не разговаривал, и все звонил куда-то, все узнавал, узнавал… Как бы то ни было, вторник и среда прошли относительно спокойно. А в четверг все и началось.

Прежде всего, загудел под окнами городского банка грузовик, и здоровенные ребята начали выгружать из него ящики — огромные, как сундуки.

— И чего это вы привезли? — окликнул ребят из окна главный бухгалтер. — Если это бланки ежеквартальной отчетности, то в запасные двери их несите. А если приходно-расходные ордера, то прямо во двор, вторая дверь от угла, там их и примут.

Но грузчики молча швыряли ящики на асфальт и на бухгалтера не реагировали. Банковские служащие, толпившиеся у окон, тоже молчали. До тех пор, пока один ящик не ахнул, не крякнул и не развалился, являя окружающим свое истинное нутро.

Деньги! Вот что было в этом ящике-сундуке. И какие, заметим, деньги! — настоящие свежеотпечатанные рубли. Тотчас же потянулась к ним сотня рук — и сотня бумажек издала сладостный хруст, и сотня же была внимательно просмотрена на свет: настоящие же рубли! Вон, и знаки какие-то просвечиваются.

Единственное, что смущало служащих, так это дата выпуска свежеотпечатанных рублей: стоял на них странный какой-то год — одна тысяча девятьсот двадцать первый. Сначала думали, ошибся Монетный двор — не ту цифру на рублях тиснул. Но приехал мэр Перепехин — и все популярно объяснил.

В двадцать первом, заметим, году из Питера в город N. пригнали вагон с деньгами, вроде как в помощь голодающему Поволжью, да по ошибке загнали его не в тот тупик. Вот деньги все эти годы без дела и простояли. Хорошо, что опутаны они были колючей проволокой в три ряда, не то давно бы растащили их мужики на свои хозяйственные нужды.

Опять же, и охраняли вагон все эти годы как особой ценности груз, а какой именно — не знал никто. Оттого-то груз и уцелел. За что нашим славным железнодорожным войскам большое сердечное спасибо.

Деньги возили в банк целый день. Набили хранилище под завязку! Давно не лежало в нем столько новеньких бумажек, на которые взглянуть и то приятно, а не то что в руках подержать. А в понедельник с утра запустили деньги в оборот. Шустрые инкассаторы развезли по городу мешки с зарплатами, и выросли у кассовых окошек громадные очереди. А некоторые и целыми семьями приходили: шутка ли — одному всю зарплату за столько времени унести?

Многих, многих в тот день осчастливил банк города N.! Как же, помнят здесь до сих пор вереницу людей, разносивших по своим домам тюки и наволочки с купюрами. Кряхтели, болезные, гнулись под тяжким грузом, ногами землю копытили… но ползли, ползли! А кое-кому и до дома удалось добраться, не пропив по дороге ни рубля. Вот что деньги проклятые с хорошими людьми делают!

Все изменилось в одночасье в городе N. Жизнь сдвинулась с мертвой точки — и забила ключом, щедро орошая благами жизни изнуренные безденежьем лица.

Зашуршал город фантиками от конфет, покрылся колбасной кожурой, и немало беспечных горожан поскользнулось в те дни на банановых корках.

Телевизионщики ходили счастливыми: их донимали неизвестные, умолявшие лишний раз прокрутить вечерком рекламный ролик про чудо-прокладки «Олби», в крайнем случае, осчастливить показом новой пасты «Блен-да-мед».

Витийствовал и пророчил грядущий экономический расцвет местный прорицатель и экстрасенс Гавриил Семиродов.

Все было прекрасно, слов нет, однако же, начались и кое-какие странности. Стоило лишь какому-нибудь горожанину взять в руки денежную бумажку, как тут же менялся горожанин в лице, напрочь все забывал про демократию и удвоение ВВП, и начинал обращаться ко всем не иначе, как «товарищ». В первые дни врачи еще пытались как-то бороться со странной этой болезнью: одним — теплые ванны с хвоей советовали, других — куда-то в жаркие страны отправляли. Но стоило и врачам наконец-то получить зарплату, как перестали они про страны в рецептах писать, словно бы этих жарких и вовсе на свете не было. Заговорили врачи про чудодейственный метод чукотского шамана Юнарги, якобы излечивавшего подобную болезнь медвежьим салом и пятидесятиградусным морозом.

А еще слух в народе прошел про целителя с Колымы, в пять минут избавлявшего от хвори при помощи кайла и лопаты. Впрочем, желающих поправить здоровье среди граждан как-то сразу поубавилось. Но их и так, массовым порядком, на исцеление отправляли.

А дальше — больше! От чиновников стали требовать, чтобы они не только приходили на службу, а еще и трудились все восемь часов, а не дурака валяли. Рабочим строго-настрого запретили подходить к станку, ежели кто на ногах не стоит. А тем, кто стоял, стали выдавать план-задание на день. И часто можно было теперь услышать на улице грозный крик постового: «Ты куда это, контра, прешься на „Мерседесе“? В ЧК захотел?». И многих, заметим, свезли в эту таинственную «чеку», но еще больше и без нее перевоспиталось.

А однажды утром в городе N. заиграл духовой оркестр, и горожане вышли на большой субботник. Кто ларьки с пересохшими «сникерсами» бульдозером сносил, кто заграничные же вывески с домов снимал и аккуратно на дрова складывал. И к вечеру город преобразился настолько, что и не разберешь, в каком времени здесь люди живут.

Глянул народ на дело рук своих и тихо-тихо разошелся по домам. А ранним утром следующего дня ушел в поход на Москву из славного города N. Первый Особый Железный Неустрашимый полк имени товарища Перепехина.

Уйти-то полк ушел, но до столицы так и не добрался. Сгинул полк как боевая единица, едва лишь бойцы в первом же занятом городе вновь ощутили в руках бумагу нынешних рублей. А где-то под Тверью, не выдержав тягот суровой походной жизни, слег в постель и сам товарищ Перепехин. Лежал он, правда, недолго и поднялся живой-здоровехонький, едва лишь остатки Особого Железного протарахтели по направлению к станции Пеньки. И тем же вечером вернулся Перепехин в город N. на попутной электричке.

Нечего и говорить, что дома мэра ждала работа, основательно запущенная в связи с походом на Москву. Говорят, Перепехин сидел за работой день и ночь, и в конце концов, кое-чего добился.

Слышали чиновники, как телефон с утра громогласно пообещал: мол, привезем мы вам деньги, привезем! И действительно, к вечеру их уже привезли. Так что всякая надобность в бумажках тыща такого-то года отпала совершенно.

* * *

На днях я приезжал в город N. по своим делам. Вполне приличное, скажу я вам, местечко! Банкиры, чиновники, «Мерседесы» по улицам рыщут… Ну, словом, все как у людей. И перед соседями ничуть не стыдно.

Однако городского мэра и бывшего товарища Перепехина в администрации я не застал. Давно уже, говорят, отошел он от хлопотных чиновничьих дел и занимается нынче исключительно благотворительностью. Но каждый год, в один и тот же день и час, приезжает Перепехин к родной мэрии, садится на лавочку у входа и долго сидит, размышляя о чем-то, а может быть, и кое-что вспоминая.

— А пошли бы вы все!.. — наконец, говорит Перепехин, ни к кому конкретно не обращаясь. Садится в трамвай — и едет к себе домой. И к мэрии больше не возвращается.

Итак, бывший мэр и товарищ уезжает, а жизнь в городе N. продолжает идти своим чередом. Цветут на улицах липы, рассыпается брызгами в городском парке фонтан, и гуляют по крышам домов сытые голуби.