Просматривая архив газеты «Советский Сахалин» за 1992 год, в одном из ноябрьских номеров я нашел подборку стихов известного в прошлом сахалинского писателя   Анатолия Тоболяка.  (О нём я вспоминаю в рассказе «Не кормите кошку с балкона»,  а также в книге очерков «Мои пятнадцать редакторов»).

Вот что писал Тоболяк во вступлении к своей стихотворной подборке:  

«После книг прозы обращаться (а верней, возвращаться) к поэзии по крайней мере странно.Но… Эти строки родились как невольное сопротивление той духовной расслабленности, которую все мы ощущаем в наше прагматическое время».

Прагматическое время не пощадило и самого Тоболяка. В 1998 году он эмигрировал в Израиль. Однако свое место под чужим солнцем так и не нашёл… Скончался писатель в Хайфе в 2001 году. Остались повести, а ещё стихи: подобно многим творческим людям, свой путь в литературе Тоболяк начинал с поэзии. Обратимся же к его строчкам 90-х годов. 

*   *   *
Мои друзья забросили стихи,
Их светлый дух повязан бренным телом.
От Южно-Сахалинска до Охи
Безмолвие, как в храме опустелом.
Скучны и мрачны стали небеса,
Где ничего святого не творится,
Где вдруг возник запрет на чудеса
И только прах заветных строк клубится.
Какой уж год застольные пиры
Не озарёны вдохновенным Словом!
А правила сегодняшней игры
Завязаны на пустяке рублевом.
Мои друзья мне говорят: «Окстись!
Какой там ямб, анапест иль гекзаметр!
Ты приглядись: поэзией базарной
Охвачены сегодня даль и близь.
Как смехотворны поиски души
На уровне доходов и расходов…
Пылают огневые барыши
блистательней закатов и восходов!»
Да, каждый век родит свои слова.
На каждый грех грядет своя расплата.
Но вот горит осенняя листва,
Она горит, ни в чем не виновата.
Неужто прежний жар угас в крови
Друзей моих, неистовых, как боги?
Кто вы теперь? Могильщики любви?
Расчетчики процентов и налогов?
Они бормочут: «Брось, не береди…
Душа болит, а дети просят хлеба.
Не требуй солнца. Лютые дожди
Нам посылает нынешнее небо».
Так что ж, погиб и похоронен стих?
Утихла наша юная отвага?
И уничтожит водка или брага
Воспоминания о нас самих?
Я вглядываюсь в сумрак этих лиц.
Молюсь за то, что вечно и нетленно, -
за трепет новых золотых страниц…
Искусство – это подлинник Вселенной.

*   *   *
Жизнь наша купля-продажа…
Не сходим ли мы с ума?
Странные персонажи
Вселились в наши дома.
Стали вдруг, как ни странно
(их оскорблять не смей!)
Изауры и Марианны
Членами наших семей.
Смотрим на них бессонно…
И как дошкольный класс,
Чейзы и Сименоны
Водят за руку нас.
В годы разрухи и смуты,
под всенародный стон,
мечтаем мы почему-то
о красоте Мадонн.
Нищие на панелях…
Стук старушьей клюки…
Ах, до чего надоели
Жалкие старики!
Нищие тоже плачут?
Ладно, Господь подаст…
Они ведь плачут иначе,
Очень привычно для нас.
Гарь без конца и края,
Голод – дикий тиран…
Дай помечтать о рае
Сытеньких Марианн!
Бьёмся в бреду незрячем…
Слепнем в огнях шутих…
Если богатые плачут,
Мы пожалеем их!
Жизни былой останки,
Слёзы и боль матерей…
Красоточка Марианка,
Вышлю тебе сто рублей!
Ах, как глаза набухли…
Сладостна эта ложь…
Прочь отойди, старуха,
Далась тебе эта краха,
Поплакать мне не даёшь!
Нынешние телеобманы
Страшней, чем Господний суд.
Изауры и Марианны,
Видимо, нас спасут.

НА РАССВЕТЕ

Светало медленно и хмуро,
Косноязычно, без души.
(Так зачинается халтура,
Когда приказано: пиши!)
Природа этот день творила
Как будто из последних сил.
Невдохновенно и уныло
Дождь в сотни строчек моросил.
Молчали сопки. Мокли пади.
Мертвели сонные дома.
(Так пишут заработка ради
Без божьей страсти и ума).
Над горизонтом вырастая,
Под плеск тяжёлых чёрных крыл
Прокаркала воронья стая:
«Кр-ровь!», «кар-ра!»,
Кр-ремль!» - и след простыл.
И правда – что нам день пророчит?
Какую прочит благодать?
(Черновикам вчерашней ночи
Беловиками не бывать).
Измятое покинув ложе,
Глядим в далёкую тайгу
И шепчем: «Помоги нам, Боже!..»
И слышим: «Может, помогу…»

ВОПРОСЫ

Время считать камни и время писать стихи. 
Но ещё живы пока мы, не время ли счесть грехи? 

Давай поразмыслим, приятель, о нашем вчерашнем дне. 
Грехов неучтённых хватит, чтоб в вечном гореть огне. 

Истинно сказано людям: бойся земной суеты. 
А кто, подобно Иуде, предал свои мечты, 

Себя посвятив, как чуду, золотому тельцу, 
Кто в торопливом блуде идёт к своему концу? 

Заповеди вещают: святы мать и отец. 
А кто, как не ты, беспощадно их приближал конец? 

Не принимая советов, не понимая вины, 
Ставил жестокие меты ранней их седины? 

Любимые наши и ближние, чего они плачут в тоске? 
Растоптаны и унижены, и обижены кем? 

Кто, скажи, не однажды в бесприютную ночь 
Страждущих  их и жаждущих гнал от порога прочь? 

Вдумайся, друг, смиренно. Брось на прошлое взгляд. 
Сколько тобой убиенных у изголовья стоят? 

Нет, не ножом, не кастетом ты их, друг, погубил, 
А тем, что когда-то где-то за что-то их невзлюбил. 

Не сотвори кумира – тоже закон бытия. 
А кто на бесовской лире воспел любимое «я»? 

И сотворил кумира, себя ублажая всласть, 
Себе отведя полмира, другим – остальную часть? 

В корысти, прелюбодействе, дикой тьме пития, 
В кромешном этом злодействе кто виноват, как не я? 

Худо ты жил, приятель. Плохо служил Ему. 
Мёртво  лежишь на кровати и тихо воешь во тьму. 

Пора уже утренней ранью, вспомнив жизнь по часам, 
Жаркие покаянья вознести к небесам. 

Ведь никогда не поздно, преодолев свой страх, 
Увидеть живые звёзды в потусторонних мирах...