Не знаю, у кого как, но лично у меня под Новый год завсегда лопата из рук валится. Не то, чтобы грунт был тяжёлый, или там лезвие затупилось, а просто: нет смысла прошлогоднюю траншею в январское будущее копать. Опять же, к Новому году нам обычно премию дают, пока ее пересчитаешь, все ладони вспотеют. Вот и скользит лопата, и падает. А настроение – на нуле стоит.

И вот сижу я у себя в траншее, курю подмоченную мальборину, и горюю, аж спасу нет. Одно плохо, что мелкими купюрами премию выдали, и другое – подходящего мешка на примете нет. И вдруг падает на меня сверху наш бессменный профорг, весь как новая бумажка, хрустит. То есть прямо такое чувство, будто бы он из коммерческого банка в траншею свалился.

— Так что, — говорит, — Топорков, хватит киснуть в траншее, пора и за дело браться. Вот тебе пригласительный билет со стороны профсоюза: пойдёшь родную бригаду на ёлке представлять. То есть можешь хоть самим президентом вырядиться, лишь бы только спьяну не наболтал чего лишнего. А можешь и рядовой Снегурочкой прикинуться, профсоюзу это без разницы. Тем более что по женской части у нашего Деда Мороза – хронический недобор.

Ну, что же, помочь коллективу я всегда готов! Профорг мне на радостях даже свой мешок уступил. Сложил я в него свою законную премию – и домой подался, к ёлке готовиться. А по дороге, естественно, в магазин заглянул. Но зря: там для Снегурочки даже валенок нет, а шубы – сплошь из чукотского песца, и цена кусается. Так что Снегурочка у меня сразу же отпала. А для президента я галстука в крапинку не нашёл.

Однако же, как-то неловко на ёлку без костюма идти. У меня в Новых Трясинах все мужики знакомые, враз засмеют… Стал я тогда извилинами шевелить, во что бы мне половчей вырядиться. От огорчения даже чуть было ваучером не прикинулся: хотел 10 000 на лбу нарисовать, да и идти, в чём есть. Но испугался, как бы меня кто-нибудь из мужиков по дороге за бутылку не продал.

Так что ваучер я отмёл, не задумываясь. А для казака у меня подходящих сапог не нашлось. Конечно, можно было бы и в резиновых  сапогах на ёлку пойти, но опять же, вопрос: чем шпоры к каблукам приклеивать?..

На бизнесмена я лицом не тяну, для госчиновника – анкетой не вышел. В крайнем случае, мог бы за академика сойти, но где мантию взять?

Короче, я три часа за столом просидел, и хоть бы одна мысль в голову пришла! Зря только себя под корень извёл, а ничего путного так и не придумал.

А здесь уже и в двери стучат: мол, пора, Топорков! Ты, мол, как? Готов? Да я всю жизнь, отвечаю, готов. Взял мешок с премией – не пропадать же добру, коли у меня ни мантии, ни анкеты нет! Сел в автобус, принял с мужиками на посошок. И погнали мы в Новые Трясины – на бал-маскарад, профсоюзное доверие оправдывать.

Приезжаем… Бог ты мой! У Дома культуры – сплошные казаки на лошадях, и даже тачанка есть с пулемётом, уж не знаю, из какого музея выдернутым. Я чуть было сразу свой мешок добровольно пулемётчику не отдал, да вдруг слышу, мне Степаныч с тачанки кричит: «Не признал, Топорков? А ловко же мы на ёлку вырядились!»

Ну, думаю, молодцы мужики: основательно к ёлке подошли. Улыбаюсь всем вокруг и к крыльцу иду, а там какой-то урядник стоит, ну прямо копия из кинохроники вылез. Я уму: мол, здорово, земляк! Откуда форму достал? А он мне: куда с мешком прёшь? А ну, осади, кошерная твоя морда!

Спасибо, Степаныч помог, пропустил-таки меня в зал. Иду я, в душе – кипит, а поддержать родной профсоюз, всё одно, нужно. А в зале сплошные графья кругом, князья с лорнетками снуют. И вроде бы все знакомые на лицо, а поговорить со мною и некому.

Отошёл я в сторонку, мешок на пол поставил. Гляжу, знакомый счетовод идёт, деловой такой: не иначе как купца из себя изображает. Я к нему, мол, здорово, браток! А не подскажешь, где здесь буфет? Да не волнуйся, ему говорю, там на всех стаканов хватит.

Ничего мне купчина не ответил, словно бы и вовсе со мной не знаком. Ну, думаю, и влип же ты, Топорков! Стоило лишь мужикам одёжку поменять, как они враз про тебя забыли. И так грустно мне стало на душе, такие кошки там заскребли! А главное, мешок с премией мне покоя не даёт. И ужас как в буфет хочется.

Пошёл я тогда на звуки: где булькает, туда и иду. Нашел, где на розлив продают. Встал в очередь. Слушаю, как рядом две графини между собой разговаривают. Одна говорит: «Вы знаете, мон шер, я вчера была в салоне у княгини Болконской… Ну, такой бардак!»  «Известно, что бардак, – другая ей отвечает. – Эти Болконские как перепьют, мон шер, так их непременно на выступление тянет!»

Но я уже ничему не удивляюсь. Я стою себе и жду, когда очередь подойдёт. И дождался таки. Вытряхнул за стаканчик с полмешка купюр, опять же, конфетку пожевал. И как-то сразу полегче на душе стало. Я даже поговорил кое с кем и очень много о себе рассказал. До сих пор не пойму: у них что там, в ГБ, своей ёлки, что ли, нет? Или они по привычке сразу на обе работают?

Впрочем, на то он и Новый год, чтобы случались всякие чудеса. Вот и я оглянуться не успел, как у меня мешок прямо из-под рук спёрли. Там, правда, от премии мало что уже оставалось, но всё равно обидно: мешок-то – не мой! А впрочем, бог с ним, с мешком. Зато я честно оставшийся рубль на двоих разделил, когда меня под ёлкой сразу два рэкетира в оборот взяли.

А в общем, ёлка мне понравилась: весёлый там собрался народ! И Дед Мороз тоже был ничего, хотя он и пытался приставать ко всем подряд, за что Снегурочка ему публично бороду оборвала. Кстати, мне за костюм мой карнавальный даже премию дали. Только так! «А-ля российский мужик», мне Папа Римский шепнул, костюм мой называется.

Короче, дали мне премию. Раскупорил я её в уголочке, разлил на троих. Правда, Папа пить не стал. Так только, пригубил слегка, и всё. Мне, говорит, ещё в Ватикан по холодку добираться надо… Зато Степаныч мой как ухватился за стакан, так и не отпускал его до самого конца. Зато пообещал меня с ветерком до самого подъезда довезти. И обещание свое, кстати, выполнил.

Сели мы с ним в тачанку, хлестнул Степаныч лошадей, и рванули мы от Дома культуры, куда глаза глядят, только снег из-под копыт брызнул. Лежал я, обняв пулемёт, глядел на звёзды и на луну. И стояла на всей земле новогодняя российская ночь – вдосталь пьяная, в меру весёлая, с ожиданием чуда в душе и стареньким пулемётом на опохмелку…
(«Советский Сахалин», 1992 г.)