«Я один на реке…» — строчка из стихотворения «Сентябрь». Это одно из моих любимых стихотворений. И не удивительно: с ним я однажды поступил в Литературный институт…

С тех пор прошло много лет, я давно уже оставил лирику и перешел на прозу. А «Сентябрь» — остался. Вместе с десятком-другим стихотворений из тех, что были написаны в 70-х годах давно уже прошедшего века.

СЕНТЯБРЬ

...И печаль сентября я с водою осеннею выпил.
На последний глоток по судьбе выпадало: "Пора!.."
Громыхнуло о воду весло - и шарахнулся выстрел
От истока до устья. И эхо, как стук топора.
И опять поднимаются вёсла - и падают за борт.
"До свидания - все!" 

— И встаёт на дороге моей
Воробьиная отмель, и ждёт голубиная заводь,
Стережёт у излучины омут вороньих кровей.
Три исхода моих - и одно неизбывное право
У реки: не прощать от весла застарелый рубец.
Воробьиная отмель - налево легла, а направо -
Голубиная заводь...

И к омуту выгреб гребец.
И явилось ему, как звезда разбухает от влаги,
Безнадёжно вечерняя и безысходно одна
Над густой глубиной, где хвостами стучат о коряги
Одичалые рыбы, и ходят кругами у дна.
Не мигая, звезда у гребца под ногами горела
И нездешнею злобой воронья вскипала вода...

— Но звезду я ударил веслом - и звезда потемнела,
И звезда - зашаталась, и рухнула к рыбам звезда!
Брызги света и тьмы я в лицо онемевшее принял,
Безрассудной рукой вытер звёздную пену с лица
И тугую волну взмахом вёсельным располовинил:
"Выноси же из омута, лодка, шального гребца!"

…Я один на реке, берегами покамест не узнан.
Утомлённые ивы с воды не поднимут голов.
И ещё далеко ощущение близкого устья,
И не прожита жизнь для того, и не найдено слов.

2.

Это будут друзья.
Это скажут друзья: «Повезло...»
Но очнётся река — и наотмашь ударит волною.
О хребет быстрины обречённо сломаю весло
И тогда — оглянусь…

Никого!..

Лишь река за спиною
Неизбывно, как жизнь, 
Продолжает свой суетный бег
И обломки крушенья несёт, от порога к порогу…
«Обожди!» — от воды окликает меня человек,
И кивает: «Пойдём!..»
И выводит меня на дорогу.

«Кто я? Что я?»
«Молчи! Примирись и доверься реке!»
Он меня пропускает вперёд,
Он за мною — по следу.
И тогда — оглянусь…

Никого!..

Лишь дымит в кулаке
И никак не сгорит самокрутка паромщика-деда.

«Заплутался? Беда, как водить начинает лешак!
Тут на днях одного… Да не трусь ты!» 
— и смех от парома…

Но всё дальше река.
Всё быстрее и легче мой шаг.
Всё понятней мой путь.
Всё отчётливей запахи дома.

Словно в прошлую жизнь, 
постучусь как бродяга в окно.
«Что так поздно?»
«Да так… Засиделся в гостях у соседа».
И тогда — оглянусь…

Никого!..

Лишь рука (иль весло)
Мне с осенней махнула реки.
И пропала.
Без следа.

БЕССОННИЦА В ИЮЛЕ

Вот и мне — уходить, 
вот и вам — оставаться…
И вам
Расставлять голубые стаканы по жёлтым столам,
И меня вспоминать, и меня забывать за столом,
И печатью печали ночной опечатывать дом,
И тогда засыпать...

И уже не проснуться, когда
Отправляясь в огонь, напоследок солжет гороскоп,
И лицом на восток тяжело побредут города,
Где чердачными окнами крыши пробиты с висков
У бездомных домов, а по лестницам бродят следы
И, войти не решаясь, толпою стоят у дверей…
Вот и вам не узнать, где откроются двери беды,
Вот и мне не узнать, где закроются двери друзей.

Только я не о том, как сжимается время, когда
Передернут затвор и слова застывают в приказ —
Не о том, не о том, телефонные как провода
На незваной заре разлучить собираются нас, —
Не о том, не о том… 
Но опять у незримых границ,
Где вчерашнюю явь подменяет сегодняшний сон,
Все пронзительней крик 
к облакам приколоченных птиц,
Все протяжнее ночь, все дешевле ружейный патрон
У незримых границ, где провидца еще не сменил
Рядовой очевидец, а лампа не зорче свечей…
Вот и вам не узнать, кто меня за собой поманил
От уснувших от вас вдоль по краю бессонных ночей.
Не узнать…

Но когда бьёт будильника злой кулачок
По тарелке звонка, рассыпая осколочный звон,
И от сонной двери оторваться не в силах крючок,
Между ночью и днём — человек, 
одинокий как стон.
Он подходит к двери…
У двери неподвижно стоит…
И цепляясь за стену, сползает…

А там, за стеной:
— Он ночами не спит!
И ещё:
— Он ночами не спит!
И уже:
— Он ночами не спит — одинокий, чудной…

* * *
Одиноко, легко и бездумно дорога вела
По чужим коридорам, где в стены вросли зеркала.

И на каждом из них отраженье осталось моё.
Из стеклянных глубин созерцает чужое жильё.

И одна подойдёт, и другая, и та, что была…
Торжествующий смех кулачками стучит в зеркала!

В отраженья стучит, и они отступают во тьму.
И светлеют на миг. И уже не узнать, почему.

…Но когда монолог начинают часы со стены,
Никому не уйти от предчувствия давней вины,

Потому что всю ночь – без печали, обиды и зла, –
В коридорах чужих одиноко звенят зеркала…

* * *
Эта вечная пьеса. Игра без суфлёра и грима.
В ней бездарен актёр, 
но актриса — бесспорная прима.

Как в печали красива она, в монологах — трагична!
Пусть совсем не сценичен актёр, 
но актриса — сценична.

Будут слёзы в финале совсем с настоящими схожи!
…А потом я уйду. Хлопнут вежливо двери в прихожей.

Загрохочут ступени. Восторженно ахнут перила:
«Как с актёром прощалась она! Как красиво любила!»

И за вздохом кулис, отделяющих сцену от зала,
Не расслышит никто 
дальний свист от ночного вокзала.

* * *
По вокзалам, где спят неудачники, 
кутаясь в прошлое,
Где дороги — и оптом, и в розницу — распродают,
Я листал человеческих судеб несхожие прописи,
Обрекая себя на извечный земной неуют.

Торопили гудки, созывая на поиски поезда,
Становился тесней и теплей становился перрон.
Уезжали друзья! Были встречи загаданы поздние
На последних пожатиях дружеских рук. И вдогон,

Уходящим вослед я шептал: «Мы увидимся, помните!»
А в ответ доносилось привычное слово: «Пока!..»
Вспоминаю о нём, об ушедшем из прошлого поезде,
И ложится упрямей, и — твёрже ложится строка!

* * *
Знакомство. Обычное, в общем, знакомство дорожное,
Где в меру о каждом, меж двух перегонов, доложено,

Где правдою платят за каждую правду попутчика,
Где только о прошлом, а всё остальное — опущено…

Всего лишь знакомство! 
А где-то в душе — сожаление,
Что едем одною дорогой, да в двух направлениях,

И что непременно друзьями расстанемся лучшими,
Боясь показаться себе и другим равнодушными.

Всего лишь знакомство! Оно оборвётся на станции.
Там с поезда кто-то сойдёт, 
ну а кто-то — останется,

И где-то в дороге, познав сожаление позднее,
Захочет вернуться.
И всё же — останется.
В поезде.

* * *
Был замешан июль на следах
Разномастной собачьей породы.
Жили дачники. В зяблых садах
По утрам дожидались погоды,
А потом над озёрной водой
Вдохновенно читали из Фета —
И спешили домой. По прямой —
Через станцию, мимо буфета.

А теперь вот — уехали все.
Опустели сады, опустели...
И сентябрь замешал на росе
Расставание. И коростели
О своём говорят у воды....
И как будто за верность в отместку,
Выгорают собачьи следы,
Убегающие к перелеску...

* * *
Весною и мёртвое дерево хочет цвести.
Ночами в окне твоём дерево шепчет:"Прости..."
А может, не дерево это, а я под окном?
Но мне не дождаться ответа  безмолвен твой дом.

Весною и мёртвое дерево хочет цвести.
Идёшь ты, а дерево вслед тебе шепчет:"Прости..."
А может, не дерево это, а я за спиной?
Но ты не услышишь меня за обидой-стеной.

А если уйду я, а если забуду твой дом,
Ты вспомнишь, как дерево ждало весну под окном?..
И всё же уйду я:
Не ты, так другая простит
За то, что и мёртвое дерево хочет цвести.

* * *
Так птица удачу пытает: охотничьим выстрелом
Живою осталась — ну, значит, опять повезло...
Не верилось в чудо, а всё-таки выстоял. 
Выстоял!
На радость кому-то, а может, кому-то назло.

А было: деревья, и те объясняли мне жестами,
Что стон о потере — предсмертному хрипу родня.
...Вчера я на улице встретил печальную женщину,
Прошедшую с горькой усмешкою мимо меня.

Прошла — и забылась, 
прошла — и нечаянно вспомнилась.
Назвать захотелось по имени, но — не назвал...
Ну, что же, в рассветы иными нам кажутся полночи,
В рассветы — иные рождаются в людях слова.

С того-то, наверно, я перед потерею выстоял,
На радость кому-то, а может, кому-то назло...
Так птица удачу пытает — охотничьим выстрелом:
Живою осталась — ну, значит опять... повезло.

СЮЖЕТ

До ручки судьба довела.
Он ручку нащупал дверную —
И гостем присел у стола.
— Ревнуешь? — спросила.
— Ревную.

А тот, кто его проводил
К порогу и в непогодь  злую,
Полночи на кухне курил.
— Ревнуешь? — спросила.
— Ревную.

* * *

Не проще, чем было, — гораздо труднее, гораздо...
Уже не отыщешь затерянный некогда след
В том доме, где в окнах семейство тоскует геранье,
Где слишком в цене равнодушно-спокойное: «Нет!»

Уехала, ладно... Теряются в письмах и датах
Следы и дороги.
Уехала. Точка! Каюк...
Вот только узнать бы, в какие уехала дали?
На север? На запад? А может быть, прямо на юг?..

Да что там гаданье... А впрочем, извечный порядок
Когда уезжают, а то и уходят. Совсем.
...Той девушки — нет. Умудрённая женщина — рядом,
В знакомой квартире, отсюда — кварталов за семь.

* * *

...И когда я устану 
придумывать новые дали,
Я у самой дороги 
на камень присяду, как Данте.

Но взгляну не на пройденный путь, 
а на тот, что не пройден:
Может, грусти не будет о том, 
что оставил я в прошлом.

И с того, может быть, 
мне покажется глупой усталость,
Что впервые так ясно пойму, 
сколько жить мне осталось...

1975-76 г.