В понедельник, ближе к вечеру, я получил вот это:
«Когда-нибудь мне все надоест, и я уйду в сумасшедшие.
Мне надоест мир богатых и бедных. Грязных и чистых. Мрачных и беззаботных. Мир умных и тех, кто умен лишь при должности. Мне обязательно это надоест!
Я наберу 01 и спрошу: «Поджигателя не вызывали?»
Я наберу 02 и шепну: «Где-то кто-то „замочил“ четверых…»
Я наберу 03 и крикну: «Спасите наши души!»
А 09 я попрошу дать мне телефон гражданина П. Все остальные буквы меня уже не интересуют.
А когда приедут они — при погонах, с огнетушителями и в белых халатах, я скажу им всего одно слово: «Надоело!» И пусть меня обливают водой, пишут длинные протоколы и укладывают на носилки. Это уже не важно. Главное, что я успел сказать миру все, что хотел…»
* * *
С утра меня раздражал редактор, после обеда — читатели, а ближе к вечеру — ответственный секретарь. Был конец рабочего дня, и я мечтал лишь об одном — напоследок глянуть почту, выключить компьютер и уйти домой.
В почтовом ящике меня ждало письмо. И я его прочитал. От «Когда-нибудь мне…» до последнего многоточия.
Стиль письма мне понравился. Было ясно, что автор чувствует слово и дружит с юмором. Я даже раз улыбнулся и два раза хохотнул. Хотел письмо удалить, но передумал.
А зря!..
Наутро я проснулся от телефонного звонка (на часах — половина восьмого). Какого черта?!
— Ты сегодняшний номер читал? — услышал я замогильный голос редактора.
— Читал. Еще вчера. А что?
— «Когда-нибудь мне это все надоест, и я уйду из мэров в сумасшедшие. Мне надоест мир дешевой лжи и дорогого обмана. Мир чистых слов и грязных помыслов. Мир умных, но бедных, мир глупых, но при должностях…» — Здесь голос у редактора налился праведным гневом. — Будешь слушать дальше?
— Не надо, — сказал я, моментально вспоминая, где я вчера читал нечто подобное. — Но ведь в полосе этого не было, я ее лично просматривал!
— Сегодня я при тебе тоже кое-что посмотрю. А заодно и подпишу, — зловеще пообещал редактор. — Ровно в девять жду у себя. И без опозданий!
Он бросил трубку. А я оделся ровно за сорок пять секунд и помчался на работу — в Дом печати.
Добирался я долго. Автобус кряхтел, намекая на близкое техобслуживание. Пассажиры царапали меня сумками и топтались по моим ногам. На перекрестке автобус обогнала пожарная машина, и все ей дружно позавидовали. А еще через два квартала дорогу нам преградил добрый молодец на костылях.
— Так что скинемся, граждане, убогому на пропитание, — бодро сказал молодец, и попытался открыть костылем дверь автобуса. Не тут-то было! — Да вы что, в натуре? Червонца жалко?!
Молодец плюнул в сердцах и попал на капот. Двум особенно интеллигентным стало дурно. «Дома будете в обморок падать!» — приказал водитель, и сердито надавил на газ.
К Дому печати я подъехал с тяжелым сердцем и легким карманом. Наковыряв из швов мелочи, я расплатился с водителем и устремился к подъезду. У двери стояла корреспондентка Маша и собирала слезы на газетный лист.
— Что с тобой?
— «Когда-нибудь мне это все надоест, и я уйду из журналистов в сумасшедшие», — начала она, давясь частыми всхлипами. — «Мне надоест мир оплаченной правды и бесплатного вымысла, мир дозированной совести и безлимитной… безлимитной…» Ну не могу!
Здесь Маша зарыдала, прикрывая лицо газетой, и я сразу понял, что этот день будет трудным не только для меня.
— Семен Кирсаныч на месте? — спросил я в приемной у редактора.
— Еще не приехал. Просил подождать. Будет позже, — ответила как отстучала секретарша Вика. Подумала и влепила точку: — Когда-нибудь мне это так надоест!
— Спасибо, — ответил я, выбираясь из приемной спиной вперед, и бережно прикрыл дверь. Ситуация начинала закручиваться очень даже нешуточная. Было ясно, что полученное мною письмо оказалось компьютерным вирусом. И что он уже успел распространиться по всему городу, а может даже и через Урал перемахнуть.
Хлоп! И моей спине разом стало холодно и мокро. Я обернулся. Меднолицый пожарный в брезентовой робе приветственно помахал брандспойтом:
— Ну, теперь не сгоришь! — обнадежил меднолицый, и пояснил: — Тут один поджигатель грозил Дом печати спалить. Чисто головешки устроить!
— Да что вы!..
— А то! Скажи спасибо, что мы вовремя приехали. В этой комнате люди есть? — показал он на приемную.
Я пожал плечами. Пожарный бросил брандспойт и снял со стены огнетушитель. А я пнул брезентовую кишку и побежал в свой кабинет, легко перепрыгивая через лужи.
Два лестничных пролета я преодолел в три прыжка. На десятом этаже смачно пахло валерианой. Пролетая мимо бухгалтерии, я на секунду задержался в смутной надежде узнать про аванс. Дверь распахнулась, и я понял, что надеяться мне не на что.
— Когда-нибудь мне все это надоест, и я подамся в сумасшедшие бухгалтеры! — декламировала Зинаида Петровна, покачиваясь на носилках. — Мне надоест мир малых цифр и больших зарплат, мир арестованных счетов и оправданных по суду бюджетных растратчиков…
— Пятый случай за утро, — пожаловался санитар, проходя мимо меня. — Кошмар!
Я грустно помахал носилкам и пожелал им счастливого пути.
Включив компьютер, я долго ломился в свой почтовый ящик, потому что забыл пароль. А когда его вспомнил, было уже поздно доставать из ящика то, что я туда не бросал: позвонили из приемной.
— Семен Кирсанович вас ждет, — сообщил телефон, и добавил с явной угрозой. — Нет, точно уйду в сумасшедшие!
С трудом припоминаю, как я добрался до кабинета редактора. Приемная все еще пенилась, но не шампунем. А куда подевалась Вика, мне было уже все равно.
— Проходите! — послышался голос из-за двери.
Я зашел, поздоровался, попробовал улыбнуться… Бесполезно.
— Я только что был у мэра, в больнице. Сегодняшняя статья его доконала. Так что труба твое дело, Вася! — торжественно объявил редактор, вставая из-за стола.
— Вообще-то я Александр Сергеевич…
Но редактор мне не поверил:
— Ты, Вася, ври да не завирайся. Нечего тут Пушкина валять!
Сурово скрипнула дверь за спиной. Я оглянулся и увидел черноту пистолетного дула.
— Всем стоять! — молодой человек героической наружности отодвинул меня в сторону и шагнул к столу. — Значит, так. Один труп женского пола мы уже нашли — в приемной за шкафом лежал…
— Вы кто? — ойкнул редактор.
— Здесь вопросы задаю я! — крикнул молодой человек, и тут же этот вопрос задал. — А ну, колись, где остальные три штуки прячешь?!
Я понял, что редактору уже не нужен, и бочком, бочком ввинтился в дверной проем. Здесь меня обыскали и отпустили, предупредив, что обязательно оштрафуют, если буду переходить улицу на красный свет. Последнее, что я слышал, скатываясь в лифте до первого этажа, это голос редактора:
— Наконец-то мне не надо будет всякому мэру… (здесь невнятно), и я стану обыкновенным городским сумасшедшим!
Я наскоро перекрестился и покинул Дом печати.
Кажется, навсегда.
* * *
Абсолютно не помню, как и на чем я добирался до дома. Наверное, меня опять царапали и отдавливали мне ноги, потому что в квартиру я вошел, прихрамывая, с лицом в косую линейку и без пиджака. Даже не разуваясь, я закурил прямо с фильтра рязанского «Винстона» и выкинул в форточку домашние тапочки. Потом долго лежал между прошлым и будущим на диване и сочинял стихи.
Одно стихотворение мне понравилась, и я увековечил его на обоях:
— Вот сбегает прямо с гор Ручеек проворный. До чего же нас довёл Этот спам позорный!
Я перечитал написанное, выправил кое-где орфографические ошибки и сел писать заявление в Союз российских писателей. Копию я решил отправить в Союз писателей России. «Будучи не замеченным в порочащих меня связях, а также не являясь тайным членом ПЭН-клуба…» — быстро-быстро писал я на обрывке газеты. И здесь от важной работы меня оторвал телефонный звонок.
— Алло?
— Справочную вызывали? — спросил аппарат мужским голосом.
— Нет!.. Не вызывал!.. Не участвовал!.. Не привлекался!.. — заорал я благим матом, ища глазами спасительный рычаг.
— Не бросайте трубку — хуже будет, — честно предупредил аппарат. — Записывайте телефон гражданина П…
Я записал.
Аппарат облегченно вздохнул и отключился.
* * *
Четвертые сутки я сижу, больной и небритый, и гляжу на телефон. Записанный номер лежит передо мной и ожидает набора.
Я представляю, как накручу телефонный диск и скажу… Или даже прокричу… Нет, просто выложу все, что я думаю.
А думаю я примерно следующее:
«Когда-нибудь мне это все надоест, и я уйду в сумасшедшие.
Мне надоест мир богатых и бедных, грязных и чистых, мрачных и беззаботных. Мир умных и тех, кто умен лишь при должности. Мир оплаченной правды и бесплатного вымысла…»
Ну, и так далее.
Я много чего скажу. Если только дозвонюсь.
Но для этого и в самом деле надо быть сумасшедшим.
